Под угрозой (в сокращении) - Страница 18

Девушку он едва замечал. В Тахт-и-Сулеймане ей приходилось туго, рассказал ему обучавший ее человек, но она не сломалась. Она была умна, что обязательно в партизанской войне, и отважна. Фарадж предпочел не спешить с выводами. Любой может быть храбрым в истеричной, заполненной лозунгами атмосфере тренировочного лагеря моджахедов. Но ответы на важные вопросы приходят только в момент совершения акций. Момент, когда боец вглядывается в свою душу и спрашивает: могу ли я сделать то, что должно быть сделано?

Он осмотрелся. Около его кровати стоял стул, на котором лежал свернутый красный махровый халат. В ногах кровати лежало полотенце. Приняв приглашение, казалось исходившее от этих предметов, он снял грязную одежду и надел халат.

Осторожно, с оружием в руке, он открыл дверь в главное помещение бунгало и босиком ступил через порог. Девушка стояла к нему спиной, наполняя чайник из крана. Обернувшись и увидев его, она сильно вздрогнула и схватилась рукой за сердце.

— Прости, ты меня так… — Она опустила голову с извиняющимся видом и взяла себя в руки. — Салам алейкум.

— Алейкум салам, — ответил он серьезно.

Какое-то мгновение они рассматривали друг друга. У нее были карие глаза и каштановые волосы, спадавшие на плечи. Черты ее лица, хотя и довольно приятные, были совершенно незапоминающимися. Она была человеком, мимо которого вы пройдете по улице, не заметив.

— Ванная? — предположила она.

Он кивнул. Зловоние трюма «Сюзанны Ханке» — рвота, трюмная вода и пот — все еще витало вокруг него. Женщина вручила ему несессер и провела в ванную. Положив пистолет на пол, он включил кран горячей воды.

Он расстегнул молнию несессера. В дополнение к обычным туалетным принадлежностям там лежал большой пакет первой помощи и такие же, как у нее, часы для подводного плавания. Одобрительно кивнув, Фарадж взялся за бритву.

Когда он наконец появился, она готовила еду. Приборы были разложены, тарелки стояли на столе, и в воздухе витал запах курятины с пряностями. В крошечной спальне он надел одежду, купленную ею для него в Кингз-Линн накануне. Вещи были хорошего качества: светло-голубая саржевая рубашка, темно-синий свитер, летние хлопчатобумажные брюки, прогулочные туфли из оленьей кожи. Чувствуя себя немного неуверенно, он возвратился в центральную комнату, где женщина в бинокль осматривала горизонт. Услышав его, она обернулась и осмотрела его сверху донизу.

— Удобно ли сидит одежда? Я использовала те размеры, что мне прислали.

— Сидит все хорошо, но одежда кажется… слишком изысканной? Люди будут обращать внимание. — Он выдвинул один из стульев и сел за стол.

— Пусть себе смотрят. Они будут видеть респектабельного профессионала, приехавшего на рождественские каникулы. Адвоката, возможно, или врача. Кого-то, чья одежда говорит, что он один из них.

— Разве я похож на такого человека?

— Будешь похож, когда я сделаю тебе правильную стрижку. Но сначала ты должен поесть.

Его брови поднялись на мгновение, но затем, видя серьезность ее лица, он согласно кивнул. Именно для этого она здесь и находилась. Принимать такие решения. Сделать его «невидимкой». Он взял нож и вилку и начал есть. Рис был переварен, но курица оказалась хороша.

Он ел молча, жуя с тщательностью человека, который долгое время привык довольствоваться малым. Закончив, он поднял на нее глаза и заговорил:

— Вчера ночью я убил человека.

— Итак, что мы знаем о Перегрине и Энн Лейкби? — спросила Лиз. — Экзотическое сочетание.

— Пожалуй, так и есть, в некотором роде, — сказал Уиттен. — Я встречался с ними несколько раз, и она вообще-то очень веселая женщина. Он же этакий типичный чопорный аристократ.

— Так что же их связывает с Гантером? — спросила Лиз.

— Он держал свои лодки на их берегу, — сказал Уиттен. — Это все, что мне известно.

Они стояли втроем под каменными сводами парадного подъезда Хедленд-Холла.

Госс нажал кнопку звонка. Изнутри донесся звон.

Дверь открыла высокая женщина с тонким лицом, в твидовой юбке и стеганом жилете, которые выглядели так, будто их долго обдирали об розовые кусты. Увидев их, она продемонстрировала полный рот длинных зубов.

— Суперинтендент Уиттен, не так ли?

— Суперинтендент уголовной полиции, мэм, да. А это — сержант уголовной полиции Госс и коллега из Лондона.

Зубастая улыбка качнулась в их сторону. За благовоспитанностью высшего сословия явно проступало острое беспокойство. «Она знает, что я не из полиции, — подумала Лиз. — Она знает, что наше появление означает неприятности».

— Вы пришли по поводу этого ужасного происшествия с Реем Гантером?

— Боюсь, что так, — сказал Уиттен. — Мы беседуем со всеми, кто знал его и, возможно, имел представление о его передвижениях.

— Конечно. Почему бы вам всем не войти и не присесть?

Они проследовали за нею по длинному коридору, пол которого был выложен узорной плиткой. Стены были увешаны головами лис, гравюрами на спортивные темы и непривлекательными фамильными портретами.

Перегрин Лейкби читал «Файнэншл таймс» у горящего камина в комнате с высоким потолком, уставленной книгами. Он встал при появлении гостей, а когда они были рассажены его женой, снова сел.

— Вы здесь, я полагаю, из-за бедного мистера Гантера? — спросил он.

Для своего возраста он очень хорошо выглядит, думала Лиз, и, судя по насмешливому, слегка надменному выражению лица и пристальному взгляду серо-голубых глаз, он прекрасно отдает себе в этом отчет.