Когда пришла ее очередь покупать напитки, она возвратилась с пинтой в каждой руке и дала их ему. Ее первая пинта была выпита только наполовину.
— Чтобы сэкономить время, — объяснила она. — Там немного тесновато.
— Здесь становится гораздо теснее, когда приезжают американцы, — сказал он ей. — Не говоря уже о том, что это очень осложняет отношения с девушками для нас, местных ребят.
— А почему американцев нет сегодня вечером?
— Сидят у себя, вероятно. Говорят, объявлена тревога из-за угрозы терроризма. В районе Бранкастера произошло несколько убийств, и подозревают, что это может иметь какое-то отношение к Марвеллу.
— Что такое Марвелл?
— Одна из наших баз, используемых ВВС США.
— А какое отношение они имеют к Бранкастеру? Я думала, что это место, куда люди приезжают, чтобы походить под парусом.
— Честно говоря, я не очень-то следил за всем этим. Наверное, предполагают, что люди, совершившие убийства на побережье, хотят каким-то образом напасть на Марвелл.
— Это далеко?
— Марвелл? Приблизительно тринадцать миль. — Он поднял свой стакан, как будто проверяя не дрожит ли рука. — И с учетом того, что между нами и ними стоят три батальона солдат, я сказал бы, что мы, вероятно, весьма…
Она повернулась к нему. Она чувствовала слабое головокружение от алкоголя.
— Предположим, что мы не в безопасности? Предположим, что все это закончится сегодня вечером? Мог бы ты сказать, что пожил… достаточно?
— Ух ты! Непростой вопрос… Ты это серьезно?
Она повела плечами:
— Да.
— Ну хорошо. Моя мама снова вышла замуж пару лет назад и счастлива впервые на моей памяти, и у меня теперь есть младшая сестренка, которая пока не имела возможности узнать меня, так что моя смерть не причинит ей боли, но у мамы все же останется живой ребенок. И я пока не начал ничего делать в плане карьеры. Получается, что да, если бы мне пришлось сейчас умереть, время это было бы ничем не хуже любого другого.
— А твой отец? Твой настоящий отец?
— Ну… Он ушел от нас много лет назад, когда я был мальчишкой, и, в общем, он никогда о нас по-настоящему не заботился… — Он потер глаза. — Люси, ты мне очень нравишься, но к чему вообще весь этот разговор?
Она покачала головой, глядя в никуда. Затем, осушив свой стакан, она подтолкнула его к нему:
— Ты не сходишь?..
— Да, конечно.
В голове ее звучал отдаленный гул, как будто она прижала ухо к гигантской морской раковине. Вчера утром она убила парня почти такого же возраста, как этот. Она улыбнулась ему и нажала на спусковой крючок. Теперь она возродилась заново, она теперь Дитя небес, и наконец она поняла, что инструктор в Тахт-и-Сулеймане всегда считал таким смешным — настолько смешным, что это постоянно доводило его до истеричного смеха.
Она возродилась мертвой. Тот момент, как и было обещано, изменил все. Он повернул в ней какой-то выключатель, закоротивший схемы и парализовавший сети. Она боялась, что будет чувствовать слишком много; вместо этого, и это оказалось бесконечно хуже, она теперь не чувствовала ничего.
— …Еще пинту для мадемуазель Люси. Ты случайно не замужем?
— Случайно — нет. — Она отхлебнула.
— Тогда скажи мне, незамужняя Люси, почему ты гуляешь по пабам с незнакомцами?
Близкое общение, как она видела, ободрило и успокоило его.
— Хороший вопрос, — сказала она. — Но на него трудно ответить.
Он наклонился вперед:
— Попробуй.
Она помолчала. Сделала большой глоток пива.
— Или не надо, если не хочешь, — пробормотал он, отводя взгляд.
Алкоголь бушевал в ее кровеносной системе. В былые дни, с Меган, ей никогда не требовалось много. Пара стаканов, и она улетала.
— Если бы я сказала тебе, что разговор, который у нас только что состоялся, был самым важным в твоей жизни…
— Я бы… — Он пожал плечами. — Я думаю, что это возможно.
Она видела, как в его глазах просыпается осознание, что она лишь еще одна шикарная труднодоступная женщина, которая не для него.
Она взяла его руку и всмотрелась в ладонь. И после этого что-то — точнее, все — стало ослепительно ясно. Она рассмеялась вслух.
— Смотри, — сказала она. — Какая длинная линия жизни!
— Я из семьи долгожителей, — сказал он осторожно.
Она улыбнулась ему и, выпустив его руку, осушила свой стакан.
— Дай мне ключи от машины, — сказала она. — Мне нужно кое-что взять.
На улице около автомобиля она надела рюкзак и застегнула поверх свой плащ. Когда она вернулась, в дождевике, Дензил посмотрел на нее покорным взглядом.
— Ты собираешься исчезнуть? И я никогда ничего о тебе не узнаю.
— Посмотрим, — сказала она. И, на мгновение коснувшись рукой его щеки, она ушла.
На улице дождь мягко ласкал ее лицо. Она не чувствовала, как ноги ее касались земли; она, казалось, плыла, поддерживаемая легкостью духа, который пришел с осознанием того, что она навсегда избавилась от необходимости повиноваться какому-либо человеку или какой-нибудь вере. Они не могли убить ее; ни Фарадж и его люди, ни ее преследовательница и ее люди. Она уже была мертва.
Как долго она шла, она не знала. Не больше пятнадцати минут, вероятно. Пиво переполнило ее мочевой пузырь, и когда она присела у дороги, спустив штаны, то видела, как Дензил пронесся мимо в «хонде-аккорд». Она снова пошла, улыбаясь, и слезы бежали по ее щекам, смешиваясь с дождем.
Сначала шум вертолетов был слабым, а затем окружил ее со всех сторон рычащей стремительной яростью. Перед нею была площадка для крикета, освещенная с неба, — сцена неземной театральности и красоты. В ее центре, раскачиваясь на своих опорах, стоял армейский вертолет «пума», из которого горохом сыпались одетые в черное фигуры. Спецназ. А на дороге позади них сапфирами мигали полицейские машины.